Колли проникли в русское культурное пространство значительно позже шпицев, и отразились в искусстве более ограниченно. До конца XIX века эта порода в России практически не встречалась, поэтому и в живописи дореволюционной ее образы редки. Ситуация начала меняться, когда колли стали модной породой в Европе: королева Виктория, побывав в Шотландии в 1860-х, была очарована местными овчарками и завела собственный «collie court» в королевском Kennel. Аристократия разных стран, в том числе и Российская, последовала этому тренду. Известно, что император Николай II особо любил колли: по свидетельству историков, в Царском Селе у него содержался целый питомник из десятка английских колли — они сопровождали государя на ежедневных прогулках. Такие собаки воспринимались как статусные, элитные — умные, благородные и красивые. Фотографии начала XX века запечатлели сцену: царственные особи рядом с длинношерстными колли, чей пристальный взгляд и статный облик подчеркивали взаимную преданность. В живописи же того периода колли появлялись главным образом в частных портретах или жанровых сценах, где их присутствие подчеркивало престиж или зарубежный шик обстановки. Например, если художник изображал дворянскую усадьбу или охотничий загон, колли мог быть вписан как редкий гость — экзотический на фоне привычных борзых или гончих.
Полноценный культурный образ колли стал складываться под влиянием западной литературы и искусства. В викторианской живописи колли символизировал идиллическую сельскую жизнь и верность хозяину. Знаменитое полотно Э. Ландсирa «Главный плакальщик старого пастуха» (1837) изображает собаку колли, скорбящую у гроба хозяина, — трогательный образ беззаветной преданности псу принес мировую славу. В середине XX века на Западе возник и литературно-кинематографический образ идеального колли — умной собаки, способной спасти из беды и ребёнка, и взрослого (вспомним историю про Лесси, хотя она и относится к массовой культуре). Все эти западные сюжеты ассоциировали породу колли с высочайшим интеллектом, благородством и добротой. Для российского восприятия такие ассоциации тоже стали значимы, пусть и опосредованно. «Для меня эта порода — символ понимания, безвозмездной любви и дружбы… Ни одна другая порода не сравнится с колли», — признаётся автор одного русского очерка. Подобное отношение отражает общее мнение: колли — это больше, чем просто пастушья собака; это друг человека, наделённый особой душевностью.
Однако непосредственно в русском изобразительном искусстве до 1950-х годов колли оставались персонажами скорее редкими. В книжной иллюстрации и графике советского периода колли почти не встречаются — в детских книгах о животных героями чаще становились местные породы или дворовые псы, более понятные массовому зрителю. В живописи соцреализма тоже предпочтение отдавалось либо служебным собакам (например, овчаркам на границе), либо традиционным охотничьим породам. Колли же как «чужая» британская овчарка не вписывалась в канон — разве что могла появиться намёком в сценах природы или в образе верного друга в семейном портрете, и то крайне эпизодично.
Тем не менее, визуальные и культурные ассоциации с колли к середине XX века уже существовали и понимались образованной публикой. Вид длинношерстного колли вызывал представление о чем-то интеллигентном, собранном и благородном. Недаром колли — порода пастушья — в буквальном смысле олицетворяла *собранность и зоркость пастуха*: художники, изображавшие колли (пусть чаще зарубежные), подчёркивали их острый взгляд, настороженно поднятые уши и готовность действовать. В домашней обстановке колли ассоциировался с уютом загородной жизни, большим домом и семейными ценностями. А во многом благодаря литературным героям колли стал символом безусловной преданности и помощи человеку. Таким образом, хотя на русских полотнах первой половины XX века колли появлялся нечасто, сам образ этой собаки — умной, чуткой и аристократичной — был известен и ценим. Он олицетворял собой идеального четвероногого друга, готового и дом стеречь, и ребёнка развлечь, и просто подарить своему хозяину любовь и понимание без слов.